Большой Террор. Часть II

• РОБЕРТ КОНКВЕСТ
• БОЛЬШОЙ ТЕРРОР
• II

1. ИЗДАТЕЛЬСТВО «РАКСТНИЕКС» 1991
2. Перевод с английского Л. Владимирова
3. Художник В. Решетов
4. © Robert Conquest, 1968 © «Ракстниекс», 1991

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ВАКХАНАЛИЯ

Самым ценным для нас являются люди, кадры.

Сталин

Западному читателю невозможно вообразить себе страдания, которые пережил в то время советский народ. Для того, чтобы исследовать сталинский террор и по-настоящему его показать, нужны не только интеллектуальные, но и моральные усилия. Приведенные факты дают лишь общую цепь доказательств и, строго говоря, дальше этого исследователь идти не обязан.

Но ведь эти факты приводятся для того, чтобы на их основе читатель мог составить моральное суждение.

При самом хладнокровном их рассмотрении мы должны воспринимать происходящее так, как его воспринимал Пастернак, который закончил «Автобиографический очерк» следующими словами: «Продолжать его было бы непомерно трудно… Писать о нем (о происходившем) надо так, чтобы замирало сердце и подымались дыбом волосы».[1]

До сих пор мы рассказывали о том, как пострадала от репрессий партия, Об этом имеется гораздо больше сведений, особенно из советских источников, чем о судьбе «простого советского человека». Но на каждого пострадавшего члена партии приходилось 8-10 брошенных за решетку простых граждан.

Партийные деятели, о которых шла речь выше, были сознательно вовлечены, в большей или меньшей степени, в политическую борьбу. «Правила игры» были им известны. Многие из них несли личную ответственность за аресты и смерть миллионов крестьян во время коллективизации.

Мы не должны, понятно, отказывать им в жалости, но все же они имеют меньше прав на сострадание, чем Простые советские граждане. Если Крыленко был осужден и казнен, то до этого он сам послал на смерть сотни других по сфабрикованным обвинениям.

Если Троцкий был убит в изгнании, то он сам отдавал приказы о расстреле тысяч рядовых членов партии, потирая руки с чувством исполненного долга. Пушкин сказал однажды, что русские бунтовщики «люди жестокосердые, которым и своя шейка — копейка, и чужая головушка — полушка».

[2] Это может быть применимо к таким людям, как Розенгольц, но явно неприменимо к его жене. Ее пример дает нам представление о судьбе и чувствах рядовых беспартийных граждан, вовлеченных в агонию Большого террора.

Состояние всеобщей подавленности хорошо передано в отрывке из романа «Доктор Живаго»:

«Не только перед лицом твоей каторжной доли, но по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств, война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления… И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы».[3]

Нам, выросшим в условиях устойчивого общества, не хватает воображения, чтобы понять, что во главе великого государства могут стоять люди, которых в нормальных условиях сочли бы преступниками.

Также трудно проникнуться чувствами советского гражданина, которому пришлось жить при Большом терроре.

Легко говорить о постоянном страхе и ожидании стука в дверь, который обычно раздавался на рассвете; о голоде, изможденности и беспросветной судьбе узников трудовых лагерей. Но представить себе, что это хуже, чем ужасы войны, все же кажется трудно.

Россия переживала террор и раньше. Ленин заявлял об этом открыто, считая террор орудием политики. Во время гражданской войны в массовом порядке проводились казни «классовых врагов». Но тогда обстоятельства были другими. В те дни многое делалось сгоряча, несправедливости и жестокости чинились по всей стране.

Но они были редко частью большой, спланированной, и «спущенной сверху» операции. Это были скорее яростные и стихийные удары по врагу, который готов был ответить тем же и был для этого достаточно силен. Вещи назывались своими именами. Это были поистине ужасные дни: отряды ЧК расстреливали так называемых классовых врагов сотнями и тысячами.

Люди, прошедшие через это, очевидно, думали, что худшего быть не может.

Террор Ленина был продуктом войны и насилия, распада общества и администрации. Руководство, вынесенное на гребне волны, отчаянно боролось за то, чтобы выжить, за сохранение своей власти.

Сталин, с другой стороны, полностью подчинил себе страну в период относительного спокойствия. К концу 20-х годов население примирилось, хотя и неохотно, с существованием и стабильностью советского правительства. Правительство, в свою очередь, пошло на некоторые экономические и другие уступки, что привело к развитию хозяйства и повышению жизненного уровня.

Новый цикл террора был начат Сталиным намеренно и хладнокровно. Сначала партия пошла войной на крестьянство. После выполнения этой сталинской операции положение начало снова стабилизироваться, и тогда, в середине 30-х годов, на беззащитное население, с тем же хладнокровием, были обрушены новые страдания.

Хладнокровие сопровождалось другой, специфически сталинской чертой террора: абсолютной лживостью выдвинутых причин и обвинений.

Есть еще один фактор, который необходимо учесть. Во время первой мировой войны, как пишет Роберт Грейвз в книге «Прощай, всё», солдат мог выдержать лишения и опасности окопной жизни только некоторое время. Затем, после первого же месяца, силы начинали сдавать.

«Через шесть месяцев офицер был еще на что-то годен, но через девять-десять — становился обузой для других офицеров. Через двенадцать-пятнадцать месяцев он был более чем бесполезен». Грейвз отмечает, что люди в возрасте более 33 лет, а особенно после 40, обладали меньшей выносливостью.

Офицеры, прослужившие свыше двух лет, становились алкоголиками. Солдаты были «совершенно апатичны и бесчувственны, и в этом состоянии шли на выполнение задания». «Самому мне, — пишет Грейвз, — потребовалось десять лет, чтобы полностью оправиться».

Он добавляет, что это объяснялось не только физическим состоянием организма: в хорошем батальоне физические недомогания были редки.

Говоря о жизни советских людей в 1936-38 годах, очень трудно передать этот бесконечный, еженощный, бросающий в пот страх, страх в ожидании того, что арест наступит еще до рассвета.

Сравнение с войной вполне правомерно, даже с точки зрения числа жертв. При других диктатурах аресты шли выборочно; брали людей, подозреваемых в антиправительственной деятельности, и для этого имелись какие-то основания.

В эру Ежова очередной жертвой мог стать любой человек.

Ночью — страх, а днем — бесконечное притворство, лихорадочные усилия доказать свою преданность Системе Лжи. Таково было «нормальное» состояние советского гражданина.

ДОНОСЫ

Сталин требовал не только подчинения, но и соучастия. Отсюда — душевный кризис, который так хорошо описал Пастернак в 1937 году в устной беседе с доктором Нильсоном:

«… они однажды пришли ко мне… с какой-то бумагой, где было написано, что я одобряю решение партии о казни генералов. В каком-то смысле это было доказательство того, что мне доверяют. Они не приходили к тем, кто был в списке подлежащих уничтожению. Моя жена была беременна. Она плакала и умоляла меня подписать эту бумагу, но я не мог.

В тот день я взвесил все и попытался установить, сколько у меня шансов остаться в живых. Я был убежден, что меня арестуют — пришел и мой черед. Я был к этому готов. Вся эта кровь была мне ненавистна, я больше не мог терпеть. Но ничего не случилось. Меня, как выяснилось впоследствии, косвенным путем спасли мои коллеги.

Никто не осмелился доложить высшему начальству, что я отказался поставить свою подпись».[4]

Часть вторая БОЛЬШОЙ ТЕРРОР

ВикиЧтение

КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы Млечин Леонид Михайлович

• Часть вторая
• БОЛЬШОЙ ТЕРРОР
• Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Глава вторая
Большой террор или Большая уборка? Если враг не сдается, – его истребляют.
Максим Горький [11] Время, которое последовало за Съездом Победителей (XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) – проходил в Москве с 26 января по 10 февраля 1934 года),

Киров и Большой террор

Киров и Большой террор
1 декабря 1934 г. Сергей Киров был убит. Убийца Леонид Николаев смертельно ранил его в здании ленинградского комитета партии. Эта трагедия потрясла всю страну. Сталин, редко покидавший Кремль, сделал исключение и на ночном поезде поспешил в Ленинград,

Большой террор

Большой террор
В общем, авторов обращения понять можно. Старые товарищи с мятежниками не шутили. Уже 31 августа 1924 года ЧК Грузинской ССР объявила о расстреле 44 активистов заговора, в том числе 17 князей и 18 боевиков Какуцы, взятых в плен около Приюта. В сообщении прямо

Большой террор

Большой террор
Индустриализация и коллективизация сопровождались дальнейшим сосредоточением власти в руках Москвы. Для Украины это означало окончательное крушение надежд, иллюзий и некоторых реальных достижений, принесенных многообещающими 1920-ми. Систематически

Большой террор

Большой террор
Внутрипартийное примирение закончилось 1 декабря 1934 г., когда в коридоре Смольного террористом был убит лидер ленинградских коммунистов, член Политбюро и друг Сталина – С.М. Киров. Это убийство было использовано генеральным секретарем для раскручивания

Часть 1 «Большой террор» Григория Явлинского

Часть 1
«Большой террор» Григория Явлинского
«Новая газета» в № 59 напечатала горестные размышления видного представителя демократических кругов России Г. Явлинского о «Большом Терроре» 1937 г.Как правило, антисталинисты не утруждают себя ссылками на документы,

1937 Большой террор

1937 Большой террор
Но страшнее всего стало в 1937 г., когда начался Большой террор, хотя террор в виде массовых арестов и казней отмечался еще со времен революции и Гражданской войны. Он особенно усилился в 1927–1928 гг., когда после победы над «объединенной оппозицией» десятки

Большой террор

Большой террор
Механизм Большого террора (1937–1938 гг.) до сих пор не совсем ясен. Террор затронул всех — высших чиновников и рабочих, маршалов и рядовых, академиков и неграмотных. Непосредственной «массовой» лабораторией, где были выработаны его практические формы, стал

Большой террор

Большой террор
В январе 1933 года на пленуме ЦК ВКП(б) Сталин объявил, что «отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов». Одной из задач второго

Большой террор

Большой террор
В январе 1933 года на пленуме ЦК РКП(б) Сталин объявил, что «отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов». Одной из задач второго

Большой террор. Как пытали и расстреливали в тридцать седьмом

Вообще, террор был неизменным спутником партии практически с самого момента захвата власти большевиками. Осенью 1918 года ими был объявлен Красный террор. В разные периоды времени он то затухал, то вспыхивал с новой силой, но всё равно оставался перманентным процессом на протяжении всех 20–30-х годов. Другое дело, что масштаб его жертв был очевидно несравним с 1937 годом.

В 1934 году фанатичный коммунист-одиночка застрелил сталинского ставленника в Ленинграде Кирова. Сталин крайне умело использовал эту ситуацию для того, чтобы расправиться со своими противниками, в частности Зиновьевым, который при Ленине был главой Ленинграда, где ещё остались некоторые его ставленники.

Последовали открытые процессы над политическими противниками Сталина из числа высокопоставленных большевиков. Тогда же выяснились расхождения между Сталиным и главой НКВД Генрихом Ягодой.

Сталин настаивал и открыто говорил, что, вероятнее всего, к убийству Кирова причастны Троцкий, Зиновьев и Каменев, но Ягода не понял своего вождя и упорствовал.

Он не дал согласия на применение пыток к подсудимым, и в итоге они признали только «моральную ответственность» за убийство Кирова.

В недрах партийного аппарата Сталин отыскал неприметного Николая Ежова. Он никогда не имел отношения к силовикам, но был чрезвычайно понятлив и ловил любой намёк вождя. Ягода был снят со своего поста и вскоре арестован и казнён, новым наркомом внутренних дел стал Ежов.

Существует весьма распространённое заблуждение, что массовые репрессии были перегибами на местах и чуть ли не сам Сталин против них протестовал. Однако абсолютно очевиден тот факт, что механизмы террора были запущены по прямому требованию самого Сталина. 

В марте 1937 года Сталин выступил на Пленуме ЦК, где окончательно сформулировал основание для будущей кампании террора: «Во-первых, вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств…

 Во-вторых, агенты иностранных государств, в том числе троцкисты, проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты…

 Мы наметили далее основные мероприятия, необходимые для того, чтобы обезвредить и ликвидировать диверсионно-вредительские и шпионско-террористические вылазки троцкистско-фашистских агентов иностранных разведывательных органов…

Спрашивается, чего же не хватает у нас? Не хватает только одного — готовности ликвидировать свою собственную беспечность, своё собственное благодушие, свою собственную политическую близорукость».

Фактически это выступление Сталина, опубликованное в «Правде», стало сигналом к началу Большого террора. В прежние времена советские карательные органы действовали только против т.н.

антисоветских элементов: бывших белогвардейцев, бывших членов конкурирующих социалистических партий, против людей, имевших определённое положение в дореволюционной России. То есть против «классовых врагов». Но теперь Сталин сформулировал понятие врага совершенно в ином ключе.

Враги теперь были внутри партии, на ответственных постах, они затаились и ждут своего часа. 

Начало террора

Уже весной 1937 года, вскоре после сталинского выступления, начинаются масштабные репрессии среди руководящего состава РККА. Одновременно, после ареста бывшего наркома внутренних дел Ягоды, начинается уничтожение его ставленников в аппарате НКВД. 

Простых трудящихся репрессии не касались до лета 1937 года. В этот промежуток времени сводились счёты на высоких постах и с высокопоставленными деятелями режима.

Но всё это было лишь прелюдией к началу массового террора. В конце июля 1937 года был подписан приказ № 00447, после которого террор и шагнул в массы.

Поскольку планировалось пропустить через судебный конвейер огромные массы населения, никакие суды не справились бы с возросшим в тысячи раз потоком дел и, если бы каждое дело рассматривалось как положено по закону, на их рассмотрение ушло бы несколько десятилетий.

Поэтому специально для упразднения судебных формальностей и ускорения процессов судебные полномочия передавались специальной созданным органам — тройкам. Эти тройки создавались на областном и республиканском уровнях.

В их состав входили три человека, поэтому они и получили такое название.

В обязательном порядке в состав тройки входил начальник областногореспубликанского НКВД, прокурор областиреспублики и секретарь обкомапервый секретарь.

Механизм работы троек заранее был обкатан на т.н. милицейских тройках, появившихся за несколько лет до этого, чьей функцией было упрощённое рассмотрение дел о нарушениях паспортного режима.

Никакого суда тройки не проводили. Следствие велось НКВД, после чего с определённой периодичностью материалы со всей областиреспублики приходили в областнойреспубликанский центр, где рассматривались тройкой. В 99% случаев это были признательные показания.

Председателем тройки обычно был представитель НКВД, который после краткого ознакомления, занимавшего не более нескольких минут, выносил приговор, ставя на странице букву «Р», что означало расстрел.

После этого прокурор и партийный секретарь ставили свои подписи в знак согласия.

Рассмотрение дел, за редкими исключениями, проводилось даже без присутствия обвиняемого и, разумеется, без адвокатов, которые подсудимым не предоставлялись ни в ходе следствия, ни на импровизированном суде. Приговоры троек обжалованию не подлежали. 

Тройка имела в своём распоряжении только два вида наказания: расстрел и отправка в лагерь. Весьма часто случалось, что председатель тройки вскоре и сам оказывался в числе врагов народа. Так, были расстреляны председатель тройки Армянской ССР Мугдуси, Белорусской ССР — Берман, Казахской ССР — Залин и многие другие.

Помимо троек существовали и другие внесудебные органы.

Например, особое совещание при НКВД (оно не имело права приговаривать к более тяжкому наказанию, чем восьмилетнее заключение (до 1941 года) и поэтому играло лишь вспомогательную роль( или Военная коллегия Верховного суда, которая также в упрощённом порядке рассматривала дела различных высокопоставленных деятелей партии, армии, видных учёных и деятелей культуры.

В группе риска

Террор был слепым, и попасть в «мясорубку» мог любой советский гражданин. Тем не менее существовали определённые группы, принадлежность к которым (в прошлом или настоящем) практически гарантировала попадание в нехорошие списки.

Это были бывшие кулаки, дореволюционные полицейские, жандармы и вообще люди, занимавшие хоть какие-то посты в империи, бывшие военнослужащие белых армий, бывшие активисты любых политических партий, за исключением ВКП(б), члены партии большевиков, некогда сочувствовавшие тем или иным фракциям внутри партии (рабочая оппозиция, троцкисты, зиновьевцы и т.д.), коммунисты с дореволюционным партийным стажем, лица, хоть раз выезжавшие за границу, бывшие эмигранты, вернувшиеся в СССР в 20–30-е годы, священнослужители, лица, занимавшие руководящие должности по состоянию на лето 1937 года (на их место было много желающих), советские граждане иностранного происхождения (по умолчанию считались агентами буржуазных разведок), бывшие или настоящие сотрудники Коминтерна.

Кроме того, в группе риска, как ни странно это звучит, были и сами чекисты. Благодаря тому, что они имели к репрессиям самое непосредственное отношение, именно в этой сфере более, чем где-либо, было распространено сведение счётов друг с другом и использование репрессий в качестве карьерного трамплина.

Например, провинциальный чекист Журавлев, разоблачивший в качестве подлого врага народа уже самого Ежова, в награду был переведён в столицу и возглавил НКВД Московской области, а также был введён в число кандидатов в члены ЦК. Ежов расправился с людьми Ягоды, а затем уже Берия уничтожал ставленников Ежова.

Следствие

Как только человека арестовывали, он исчезал для всего мира. К нему не допускали ни родственников, ни друзей, ни адвокатов. 99% арестованных считали, что произошла какая-то чудовищная ошибка и товарищ Сталин не в курсе. 

Следователь имел всего одну задачу — получить признательные показания. Если человека арестовывали независимо от всех, он сам должен был проявить фантазию и дать показания. Некоторые следователи заранее расписывали показания и требовали только подписать их. 

Следователи не были ограничены в выборе форм воздействия, всё зависело только от их фантазии. У некоторых она была весьма извращённой.

Замнаркома НКВД Казахстана Шрейдер (к слову, убеждённый коммунист) вспоминал о пытках, применявшихся к его приятелю, Фёдору Чангули: «В течение 10 суток его не выпускали из кабинета: следователи менялись, а он от избиений неоднократно терял сознание. Садист Журавлев (к слову, тот самый, который вскоре разоблачит как врага народа самого Ежова.

— Прим. авт.) применял к Феде, видимо, им самим изобретённую пытку под названием «утка»: Феде закидывали за спину и связывали руки и ноги, затем двое помощников разжимали Феде зубы и Журавлев мочился ему в рот».

Впрочем, в большинстве случае дело ограничивалось регулярными избиениями до тех пор, пока заключённый не сдавался и не подписывал признательные показания. В Москве самым страшным местом в этом плане считалось Лефортово, куда отправляли либо самых важных, либо самых несговорчивых политических узников.

Айно Куусинен, супруга видного номенклатурного деятеля Отто Куусинена, арестованная по коминтерновской линии, вспоминала о своём пребывании там: «Камера была расположена так, что все внешние звуки были в ней отчётливо слышны.

Позднее я выяснила, что внизу, прямо под стенами моей камеры, стояло низкое строение, безобидно называвшееся «отделением для допросов». На самом деле это была камера пыток.

Оттуда раздавались страшные, нечеловеческие крики, беспрерывные удары плётки».

Большинство сдавалось уже после одного-двух избиений. В некоторых случаях не требовалось и этого. Когда репрессии коснулись уже простых трудящихся, среди которых было много малограмотных людей, следователям ничего не стоило обдурить их и обманом добиться подписи на показаниях. Как правило, они обещали им, что если те подпишут бумагу, то тут же будут отпущены домой.

Если же человек ни в какую не соглашался подписать признательные показания, к нему применяли весь комплекс мер: избиения, угрозы посадить или расстрелять близких, долгое пребывание в карцере, игра в «доброго и злого следователя», инсценировки расстрела и т.п. вещи. Многие не выдерживали и подписывали любые признания, надеясь, что на суде они от них откажутся и расскажут партийным товарищам всю правду об избиениях, но этот метод не работал.  

Чаще всего следователи создавали разветвлённые троцкистско-зиновьевские группы, состоявшие из десятков человек. Как правило, в этом случае от арестованного просто требовалось получить признание, что он в эту подпольную группу был завербован.

Насколько распространены были избиения арестованных? Точной цифры нет и никогда не будет, но, вероятно, она была близка к абсолютным показателям.

Шрейдер, побывавший в руках десятков разных следователей, упоминает лишь одного человека, который не стал его бить: «Михаил Павлович, я знаю, что ни Чангули, ни вы ни в чём не виноваты, но, к сожалению, вам не избежать всего того, что происходит с другими. Если я смогу, то помогу. А пока давайте так…

— Тут он перешёл на полушёпот. — Я буду стучать по столу кулаками, а вы кричите, будто бы я вас бью. Другого выхода из положения у меня нет. И с готовностью начал периодически инсценировать крик избиваемого».

Как только несчастный арестант начинал давать нужные следователю показания, его участь сразу же смягчалась. Его больше не били, напротив, могли улучшить его условия в тюрьме. 

Почти всегда следователи обещали сохранить жизнь в случае признательных показаний, но это была уловка. В действительности сразу же после соблюдения всех формальностей с показаниями они теряли интерес к заключённому. Да и в любом случае они никак не могли повлиять на приговор тройки.

Как можно было спастись

Если на человека поступал «персональный заказ», то спасти его не могло уже ничто. Это касалось, как правило, высокопоставленных номенклатурных деятелей, репрессии против которых были санкционированы лично Сталиным и его ближайшим окружением.

Такие попытки предпринимались, например, заместителем Ежова: нарком внутренних дел Украины Успенский пытался инсценировать своё самоубийство, написав предсмертную записку и выбросив свои вещи в Днепр, но через несколько месяцев был найден в советской глубинке, где жил под чужим именем.

Пожалуй, единственным, кому удалось спастись, был другой заместитель Ежова — Генрих Люшков. Поняв, что за ним скоро придут, он договорился с японцами и бежал через границу в Манчжурию.

Но у простых обывателей, которые не интересовали НКВД персонально и «попадались под горячую руку», был шанс спастись.

Для этого надо было быстро сменить место жительства, уехав в другой регион, желательно на другой конец страны.

Как только человек замечал, что в его окружении или на его работе начались аресты, надо было экстренно уезжать как можно дальше. В суматохе про него просто забывали.

В том случае, если человек попадал в руки НКВД, у него было два варианта будущего: либо расстрел, либо лагеря. 

Затихание репрессий

Осенью 1938 года Берия назначается заместителем Ежова и сразу же начинает искать компромат на своего начальника. Одновременно Сталин распоряжается сбавить обороты, и репрессии понемногу начинают затихать. Тройки распускаются, аресты теперь проводятся только с санкции прокурора.

Возглавив НКВД, Берия предпринимает несколько шагов, направленных на некоторое смягчение политики репрессий. Во-первых, часть арестованных, но ещё не осуждённых по ежовским делам отпускают. Это было нужно не только по имиджевым причинам — в обмен они давали показания на злоупотребления затесавшихся в НКВД ежовских врагов народа.

Во-вторых, заключённых стали бить аккуратнее. При Ежове их избивали так, что на них зачастую не оставалось живого места. При Берии били по тем местам, где оставалось меньше всего следов. Например, особую популярность получило избиение дубинкой по пяткам.

Тем не менее репрессии не прекратились и тогда, хотя явно пошли на спад. Вместе с тем НКВД при Берии получило дополнительные полномочия, став практически всемогущим.

В частности, теперь признанные невиновными подсудимые, а также заключённые, у которых истёк срок заключения, не могли быть освобождены без разрешения НКВД.

Так, старый чекист Кедров, оправданный Верховным судом в 1941 году, не был отпущен на свободу и оставался в заключении до октября того же года, когда был расстрелян без приговора по указанию Берии.

Эпоха Большого террора стала беспрецедентным явлением в истории. Только за два года — 1937-й и 1938-й — было осуждено по политическим статьям около 1,3 миллиона человек, из них около 700 тысяч было приговорено к смертной казни. Это привело к значительным изменениям в облике страны.

Практически полностью обновился партийный аппарат и аппарат НКВД, в которых почти не осталось людей с дореволюционным стажем. Также был почти целиком обновлён руководящий состав РККА.

Власть Сталина упрочилась настолько, что более ни один из партийных деятелей не рисковал не то что выступить против, а хотя бы просто недостаточно хвалебно отозваться о вожде.

«Террор. Бесчестье»: второй сезон антологии об истории и мистике. Новая часть — о японцах, живущих в США после атаки на Перл-Харбор — Meduza

Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента.

Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, поддержите «Медузу».

На канале AMC начался второй сезон «Террора» — антологии, в которой реальные исторические события происходят из-за монстров и мистики.

В новой главе речь идет о японцах, живущих в США и помещенных в концлагеря после атаки на Перл-Харбор. А еще — о демонах и призраках, которые преследуют героев.

Кинокритик Егор Москвитин рассказывает, чем эта история напоминает роман Дэна Симмонса о погибших моряках и почему он получился более актуальным, чем первая часть.

Почему «Террор»

«Террор» — это антология, то есть проект, сезоны которого связаны интонацией и стилем, но не сюжетом. В отличие от «Американской истории ужасов», здесь каждый раз новый актерский ансамбль.

Не похожа она и на «Настоящего детектива» — у каждой части антологии новые шоураннеры и сценаристы.

Первый сезон был экранизацией грандиозного романа Дэна Симмонса «Террор», в котором реальное событие (исчезновение британских кораблей «Эребус» и «Террор» во льдах в XIX веке) обросло мистическим подробностями.

Историческая часть сюжета напоминала о подвиге и его полярников, о фильме «Хозяин морей» с Расселом Кроу и о приключенческой литературе.

Мистическая часть обещала разом и ужасы в духе Стивена Кинга, и эпистолярную хронику странных событий, как в «Дракуле» Брэма Стокера, и интригующие загадки, как в сериале «Остаться в живых».

Моряков при этом играли прекрасные английские актеры: Джаред Харрис (теперь все знают его как звезду «Чернобыля»), Киран Хайндс и Тобайас Мензис (Манс Налетчик и Эдмур Талли из «Игры престолов»).

Продюсировал сериал сэр Ридли Скотт, но его власти не хватило, чтобы эта медленная и непростая история смогла удержать зрителя до финальных титров и затем побороться за «Эмми». Несмотря на восторженные рецензии на первые эпизоды, канал AMC — родина «Безумцев», «Во все тяжкие» и «Лучше звоните Солу» — не сумел создать новый интеллектуальный хит.

Но и рук не сложил — и уже в 2019 году выпустил новый сезон, который некоторые издания заранее назвали одним из важнейших событий лета.

Название сериала не изменилось, к нему лишь добавился подзаголовок — «Infamy» («Бесчестье»), а само слово «Террор» превратилось в бренд и гарантию того, что зритель увидит костюмную драму, большой роман, мистический хоррор и социальный комментарий. 

Чем хорош второй сезон

Все главные герои новой части и актеры, играющие их, — американцы японского происхождения.

Сюжет посвящен позорной странице в истории США: после атаки на Перл-Харбор власти опасались высадки императорской армии на Западном побережье и решили интернировать и переселить в концлагеря более 120 тысяч японцев, в основном — граждан страны. Сериал описывает судьбу нескольких поколений японцев, разделенных войной.

Из этого сюжета могла бы получиться сага в духе «Унесенных ветром» и «Тихого Дона», ведь родителей ждет лагерь, а детей — война. Но создателям сериала по душе другие писатели: Стивен Кинг, Говард Лавкрафт и Эдгар Аллан По.

Уже в первые две минуты «Бесчестья» хочется закрыть глаза и уши из-за отвратительной сцены: японка в национальном наряде идет по пирсу, но ее ноги подкашиваются — телом завладел демон. Он заставляет ее достать деревянную спицу из волос и вонзить себе в ухо.

Собравшиеся на ее похоронах родственники решают, что вместе с ними в США из Японии прибыли злые духи. Но главный герой — молодой фотограф, сын рыбака и студент колледжа на материке — рассказывает, что просил у покойной приготовить отвар для своей девушки, решившей прервать беременность.

Узнавшие эту тайну родные героя решают, что именно этот грех и пробудил монстров. 

«Бесчестье» начинается очень медленно — как и все костюмные драмы на AMC. Ужас первой сцены так и не повторяется, хотя сериал старается быть страшным.

Во время похорон труп вываливается из гроба; на фотоснимках стерты лица людей; прекрасная девушка задумчиво сдирает кожу с лица, сидя перед зеркалом, — в ней тоже поселился демон. Но как и в первом сезоне, ужасы здесь уходят на второй план.

Предполагается, что зрителя увлечет реконструкция эпохи — сюжет подхватывает любителей жанра как раз там, где их бросила «Подпольная империя» HBO.

Герои вскользь упоминают разные дискриминирующие законы Калифорнии тридцатых и сороковых, обсуждают экономику, ход войны и новости Голливуда. А зритель только и успевает конспектировать незнакомые факты и радоваться предсказуемым сценам.

К примеру, в финале первого эпизода два японца — отец и сын — сидят на морской базе в ожидании военной полиции. По бокам от них — американские флаги, а за спинами — огромные часы, которые показывают 7 декабря. Герои еще не догадываются, а зритель уже знает: Япония только что атаковала Перл-Харбор.

Но затем вновь появляются монстры, чтобы как следует напугать расслабленных зрителей и сделать исторический сериал более динамичным.

Первым сезоном «Террора» руководил шоураннер Дэвид Кайганич, известный, например, по сценарию новой «Суспирии». Он же самоуверенно заявил, что старая «Суспирия» Дарио Ардженто была визуально выразительной, но сюжетно бессвязной.

Вторым сезоном занимаются Макс Боренштейн и Александр Ву, и их работа над ошибками во второй части антологии очень заметна.

Социального контекста и рефлексии, которых ждут зрители от телесериалов, стало гораздо больше — в англоязычных рецензиях постоянно вспоминают про проект приграничных лагерей для мигрантов от Дональда Трампа. А фокус на японской диаспоре позволяет зрителю увидеть совершенно другую Америку 1940-х.

Мистический сюжет напрасно избегает и прочих приемов для поддержания саспенса, но присутствие необъяснимого зла и сверхъестественных сил в новом сезоне ощущается куда больше, чем в предыдущем. Наконец, оригинальный «Террор» был прежде всего мужской драмой о выживании во льдах, в «Бесчестье» интересных героинь стало гораздо больше — даже у демона здесь женское лицо.

Другой мощный конфликт, который не дает этой истории о монстрах забуксовать, — противоречия двух поколений в одной семье. Родители героев бежали из Японии, но не стали американцами.

Они даже живут не на материке, а на маленьких островах у калифорнийского берега, где продолжают рыбачить и чтить свои традиции. Молодые же ездят учиться в Лос-Анджелес и Сан-Франциско и стремятся перенять американский образ жизни.

Грядущая война заставит каждого из героев решить, что для него значит быть патриотом.

И именно эта неочевидная и болезненная для современного безграничного мира тема может наконец-то превратить «Террор» в шоу, которое будет пользоваться успехом не только у критиков, но и у глобальной аудитории. По крайней мере, ему очень хочется пожелать этого успеха. Иначе еще один незамеченный сезон очень дорогой драмы вернет AMC к очередному спин-оффу «Ходячих мертвецов».

Леонид Лопатников: Цифры «Большого террора»

Антисталинисты хотят переубедить сталинистов, сталинисты же хотят антисталинистов (по примеру своего кумира) — перестрелять.

Читайте также:  Тесто – ресторан в санкт-петербурге с итальянской кухней

Остальное — детали: Сталин репрессировал миллионы неповинных людей или наказал лишь потенциальных врагов, уничтожив некую «пятую колонну»; Сталин – убийца, расстрелявший миллионы или «только» (как выразился однажды Зюганов) 670 тысяч человек, Сталин – тот, кто привел мир к великой Победе над гитлеровской чумой, или Сталин – тот, кто помогал Германии подготовиться к реваншу и Гитлеру — прийти к власти. Наконец, Сталин – создатель великого Советского Союза или же конструктор нежизнеспособной системы, которая неизбежно должна была рано или поздно рухнуть… Короче: Сталин – «имя России» или ее проклятие.

Сталинисты сами расходятся во мнениях, говоря о подобных деталях: был ли Сталин верным ленинцем и революционером или же уничтожал ленинцев и революционеров за то, что они разрушили великую Россию, строил ли Сталин социализм в СССР или, наоборот, был готов вернуть рыночное хозяйство,  да только подготовка к войне помешала этому благому намерению, готовил ли он мировую революцию или как истинный патриот лишь хотел использовать ее для расширения Российской империи…

Вокруг всех этих «деталей» продолжаются нескончаемые дискуссии. Они затрагивают всех.

Но, пожалуй, наиболее ожесточенные споры между сталинистами и антисталинистами происходят по поводу статистики жертв «так называемых репрессий», по терминологии первых, и «Большого террора» или «сталинского геноцида» — по терминологии вторых.

У этих споров долгая история, развернулись они в полную силу, по-видимому, после выхода в свет книги британского исследователя Р.Конквеста «Большой террор». Хотелось бы вернуться к этой сложной проблеме, касающейся трагической судьбы миллионов людей – не только самих жертв, но и их потомков.

1.    О точности цифр

Вот что по этому поводу пишет В.Земсков, исследования которого широко известны, и многими, особенно сталинистами, принимаются за истину в последней инстанции. Мало того: они служат главным оружием в полемике с теми, кто борется против попыток реабилитации Сталина и сталинизма:

«Цель настоящей статьи — показать подлинную статистику заключенных ГУЛАГа, значительная часть которой уже приводилась в статьях А.Н.Дугина, В.Ф.Некрасова, а также в нашей публикации в еженедельнике «Аргументы и факты».

Несмотря на наличие этих публикаций, в которых называется соответствующее истине и документально подтвержденное число заключенных ГУЛАГа (курсив мой – Л.Л.

), советская и зарубежная общественность в массе своей по-прежнему находится под влиянием надуманных и не соответствующих исторической правде статистических выкладок, содержащихся как в трудах зарубежных авторов (Р.Конквест, С.Коэн и др.), так и в публикациях ряда советских исследователей (Р.А.Медведев, В.А.Чаликова и др.).

Причем в работах всех этих авторов расхождение с подлинной статистикой никогда не идет в сторону преуменьшения, а исключительно только в сторону многократного преувеличения. Создается впечатление, что они соревнуются между собой в том, чтобы поразить читателей цифрами, так сказать, поастрономичней»… По мнению автора, например, вслед за Р.Конквестом и С.Коэном В.А.

Чаликова примерно в пять раз преувеличивает подлинную численность заключенных ГУЛАГа. Причем «свою лепту в запутывание вопроса о статистике заключенных ГУЛАГа внес и Н.С.Хрущев, который, видимо, с целью помасштабнее представить собственную роль освободителя жертв сталинских репрессий, написал в своих мемуарах: «… Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек».

В действительности же 1 января 1953 г. в ГУЛАГе содержалось 2 468 524 заключенных: 1 727 970 — в лагерях и 740 554 — в колониях (см. табл. 1)» (Земсков В. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6 С.10-27; 1991. № 7. С. 3-16).

Таково, если хотите, кредо В.Земскова. Что в нем правда, что искажение правды?

Что касается преувеличения численности жертв «так называемых репрессий», то прежде всего надо учесть два обстоятельства.

В условиях, когда никакой официальной информации не было, все было покрыто плотной завесой секретности, каждый был волен приводить любые цифры — соответственно своим прикидкам, косвенным свидетельствам и другим не всегда надежным, это правда, источникам. Проверить было все равно невозможно.

Например, один физик, сидя в харьковской пересыльной тюрьме (а в Харькове, к слову, в порядке сталинской «подготовки к войне», был репрессиями фактически уничтожен самый мощный в стране институт, занимавшийся вопросами ядерной физики!), подсчитывал количество заключенных, отправлявшихся в лагеря по этапу.

Не знаю точно, как это ему удавалось,  но, скорее всего, окно его камеры выходило в тюремный двор, где формировались колонны зэков. У него получилось, что через «пересылку» прошли чуть ли не десять процентов жителей области. И, естественно, он экстраполировал эту цифру на страну. Получилось, как я понимаю, около 17 млн. узников. Можно ли его обвинять в злонамеренной лжи?

Другие исходили из демографических закономерностей, прогнозировали, насколько могло бы увеличиться население страны в нормальных условиях, без репрессий, и насколько оно увеличилось на самом деле. На самом деле? Но перепись населения была Сталиным отменена, поскольку его не удовлетворили ее результаты, а статистики, проводившие ее, были либо расстреляны, либо направлены в ГУЛАГ…

Наконец, третьи по обрывочным данным, опрашивая бывших узников, выясняли «географию» ГУЛАГа – какие где располагались лагеря, спецпоселения и тюрьмы, сколько в них примерно было «посадочных мест», как сменялось их население (все это было, повторю еще раз, строгими государственными секретами!) … Примерно таким методом, как известно, работал А. Солженицин.

Откуда же было брать в таких условиях надежную информацию?. Думаю, этим и объясняется прежде всего колоссальный разброс в (публиковавшихся на протяжении многих десятилетий) данных о количестве жертв Большого террора, а вовсе не злонамеренным, как полагает Земсков, «враньем» антисталинистов.

Сейчас условия изменились. Появились работы того же В.Земкова, который в 1989 перестроечном году был допущен к архивам ГУЛАГа (почему только один историк, и именно В.Земсков, был допущен к этим архивам – неизвестно. Но известно, что впоследствии они были снова «закрыты»).  Данные В.Земскова широко публиковались.

Утверждается, что они проверялись и независимыми зарубежными историками, некоторые из них выступали соавторами статей В.Земскова в иностранных журналах. По работам Земскова преподают соответствующие разделы советской истории в ряде университетов США и других стран.

«Мы вынуждены, — признавал недавно Конквест — пользоваться данными Земскова», — правда, назвав их «неполными». Надо понимать, вынуждены за неимением лучшего.

Между тем, далеко не все специалисты, как в России, так и за рубежом, согласны с В.Земсковым. Он зачастую подвергается критике – иногда очень убедительной, иногда, может быть, и бездоказательной, но надо учесть, что пока он единственный был допущен к некоторым секретным материалам ГУЛАГа.

В публикациях я встречал критику текстов статей Земскова, но нигде нет непосредственных ссылок на архивные документы (фонд, опись, дело, лист и т.д.

) – значит, их никто в глаза не видел![1] (к настоящему моменту опубликовано множество документов о репрессиях, позволяющих оценивать их масштабы, хотя проблема продолжения практики незаконного засекречивания материалов о репрессиях сохраняется — «Полит.ру»)

Однако ясно, что теперь, когда есть эта полуофициальная информация (одни ей верят, другие — нет, и это тоже их право) — цифры несколько сблизились.

Надо только вспомнить еще одно обстоятельство, которое часто вводит в заблуждение, когда идет речь о разбросе данных о числе жертв сталинских репрессий. Спрашивается: какие категории населения надо считать жертвами? Один скажет, что жертвы — это только расстрелянные по приговорам судов.

В пресловутой «Концепции курса истории России 1900-1945 гг.» (той самой, из которой пошла формула о выдающемся менеджере)так и говорится, цитирую дословно: « следует четко определить, кого мы имеем в виду, говоря о репрессированных.

Думается, было бы правильно, если бы здесь появилась формула, в которую будут включены лишь осужденные к смертной казни и расстрелянные лица».

Тогда в расчет не войдут ни замученные в пыточных, ни убитые «при попытке к бегству», ни умершие от голода, ни, тем более, «благополучно» отсидевшие свои сроки  — в общем, число жертв составит менее миллиона. Это чудовищно много, но, как выразился один сталинист, «не впечатляет»…

Другой возьмет статистику В.Земскова и скажет, что жертв репрессий, то есть людей, непосредственно учтенных в ведомостях ГУЛАГа, около четырех миллионов (другое дело, что некоторые авторы считают эту его цифру существенно заниженной).

Третий прибавит «спецпереселенцев» – раскулаченных и сосланных крестьян, а также целые репрессированные народы, массу людей, депортированных из Северного Кавказа, Крыма, Прибалтики и Западной Украины, с Дальнего Востока и так далее — и получит, по-видимому, миллионов 12-15, а может быть, и больше.

Четвертый включит в число жертв всех членов семей репрессированных, особенно детей (безусловно, они пострадали в результате репрессий), — тогда число подскочит, наверное, до миллионов двадцати-тридцати, и, опять-таки, может быть, даже еще больше.

А пятый, подойдя к вопросу как демограф, попытается подсчитать влияние репрессий на численность народонаселения (учесть количество неродившихся детей в результате уничтожения несостоявшихся родителей, разлучения мужей с женами и так далее, и тому подобное).

Тогда цифры будут , как выразился Земсков по несколько иному поводу, еще «поастрономичнее»: не знаю, может быть, пятьдесят, может быть и все сто миллионов!

Утверждают, что сейчас все это не имеет значения. Имеется точная статистика Земскова, вот о ней и надо говорить.

Земсковым рассматривается сумма приговоров судов и всех остальных видов осуждения: «Всего за этот период было осуждено Коллегией ОГПУ, «тройками» НКВД, Особым совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами 3 777380 человек, в том числе к высшей мере наказания — 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2 369 220, в ссылку и высылку — 765 180 человек.» Земсков выдал процитированные обобщающие цифры, подтвердив их подробными таблицами.

Вопрос закрыт? Нет, не закрыт.

Есть интересный документ, составленный задолго до обнародования результатов исследований Земскова.

Это Справка, подписанная Генеральным прокурором СССР Р.Руденко, министром внутренних дел СССР С.Кругловым и министром юстиции СССР К.Горшениным, в которой называлось число осужденных за контрреволюционные преступления за период с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. Вот ее текст:

• Докладная записка
• 1 февраля 1954 г
• Секретарю ЦК КПСС
• товарищу ХРУЩЕВУ Н.С